Программист - Страница 66

Но тут нашу болтовню прервал появившийся на пороге следователь.

— Здравствуй Олег, — сухо и официально сказал Мишин, — Я за тобой. Одевайся, поехали.

— Извините, Владимир Сергеевич, но у меня работа срочная, не могу бросить, — так же сухо ответил я.

— Мать твою! У нас четыре трупа, а ты тут выеживаешься! Нашел время обидки строить! — гаркнул следак.

— Могу вас заверить, что к вашим трупам я не имею никакого отношения, — совершенно ледяным тоном ответил я.

На следователя было страшно смотреть. Желваки на скулах так и играли. Зуб даю, что если бы мы были одни, без свидетелей, он бы меня ударил, и возможно не один раз. Но чуть подумав, и отпустив гнев, В.С. сказал уже другим тоном:

— Извини, так получилось. Действительно занят был, закрутился. А ты мог бы перезвонить, рассказать, вместе бы подумали, чем помочь твоему подзащитному… Давай собирайся, Олег. У нас сотрудники погибли при невыясненных обстоятельствах. У всех жены, дети… Такое ЧП, должен понять…

Без особой охоты я в полной тишине накинул пуховик, и мы вышли на улицу к поджидавшему у входа УАЗику. Знает гад, чем меня пристыдить, с неудовольствием подумал я, жены, дети… На жалость и сочувствие давит. Ну-ну, посмотрим, что там такое, что без экстрасенса не разобраться.

Через примерно полтора часа мы, наконец, допили до деревни Воздвиженка, что в семидесяти километрах от города. В суть проблемы Мишин ввел меня по дороге. А дело было в следующем. По причине празднования новогодних праздников в одной компании в деревне случилась драка, и на почве пьяной драки зарезали одного мужика кухонным ножом. Бытовуха, короче. Но поскольку участковый этим делом заняться не мог, по причине глубокого запоя, то из города выехала опергруппа из четырех человек. Три оперативника и водитель. Ехали они ясной морозной ночью. На небе ни облачка, ни тучки. Дорога чистая. Бензина полный бак. Но в пятистах метрах от деревни на совершенно ровной дороге машина остановилась, и там их и нашли… Четыре закоченевших трупа без признаков насильственной смерти в совершенно исправной машине. В обед кто-то из выезжавших из деревни горожан, гостивших у родственников в Воздвиженке, остановился посмотреть, чего это автомобиль тут. Заглянул внутрь и ахнул. Он же о происшествии и сообщил.

Приехавший на место криминалист развел руками. Вскрытие ещё не делали, но надежды на него Мишин не питает, может сотрудники и были слегка поддатые, но не до такой же степени, чтобы свет в окнах в домах деревни не видеть и пешком не дойти, если машина сломалась. Но как выяснилось, не сломалась — автомобиль, попытались завести и он завелся без проблем. Двери в машине пришлось вскрывать, поскольку их изнутри заблокировали. Что тоже ясности в дело не вносило. Словно они боялись кого-то, и потому из машины не вышли. Вопрос: Кого они могли бояться, если были при табельном оружии? Почему тогда не стреляли и даже не доставали? Не вышли из машины, а наоборот запечатались? Короче. Куча вопросов и ни одного ответа. Вот поэтому Мишин сразу вспомнил про знакомого экстрасенса.

Когда мы подъехали к месту, на дороге было целое стадо разномастных машин. Прижавшись к обочине, УАЗик остановился. Застегнув пуховик, я вышел, ежась от колючего мороза. Начались крещенские. Четыре часа дня, а морозец минус тридцать два, то-то будет ночью. А у нас как говорится, не тот сибиряк, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одевается. Подхожу к машине с трупами, а коленки на ходу леденеют, и холод лезет внутрь, в самую душу. Не то, чтобы я боялся покойников, но не люблю смотреть. Мертвое тело, как напоминание тебе, что и ты не вечен, что и ты будешь такой, холодной бессмысленной куклой. Но страхи мои оказались напрасны. Трупы уже увезли. Сажусь в промерзшую машину и закрываю глаза. Жуть! Они чувствовали перед смертью безысходность, и этим ужасом безысходности тут пропиталось всё. Нет выхода! Нет выхода! Нет выхода! — кричала тьма, скопившая в салоне. Мне становится плохо. С трудом, под пристальным взглядом Мишина, вылезаю из машины.

— Что скажешь? — вопрошает он, — Может фото покойных показать?

— Можно, — киваю я, и принимаю замершей рукой четыре служебных удостоверения.

Гавриков Сергей Михайлович, Кусаинов Бебут Максутович, Толмачев Виктор Александрович, Панасюк Александр Вадимович. Собственно фото мне было без надобности, просто интересно было посмотреть на лицо четвертого. И наконец, я его увидел.

Вот ты какой, Толмачев Виктор, — подумал я, — с интернетом не дружишь, в соцсетях не сидишь, но спрятаться от смерти это тебе не помогло.

Среда.

Задубел вчера, пока домой добрался. Сам-то ничего, пуховик вещь теплая, а джинсы колом стояли. Отогревался чаем с малиной. Несмотря на желание Мишина подкинуть меня до дома, настоял, чтобы вез в офис. Не нужно ему даже район знать, где я живу. Мало ли… А вот с офиса, пока до дома добрался, окоченел. Автобусы блин, ходят раз в час. А пока чай пил, накидал вкратце, что было за день, и спать отвалился. Разморило в тепле. Сегодня с утра вспоминаю вчерашнее и начинаю сам себя побаиваться. Да, зол я был тогда, после звонка Марьи Васильевны, и спать ложился с отчетливым желанием, если не добиться справедливости, так хоть отомстить за смерть неизвестного мне Алексея семнадцати лет от роду. А вот, что было потом, во сне, помнил и тогда смутно, а сейчас только догадываюсь. Догадываюсь, что попал я таки в глобальную сеть ноосферы. Но судя по тому, что не рвал нити, не штопал и не перевязывал, а лишь сдвигал узлы, получается, приближал возмездие за содеянное. Сдвинул, собрал им карму до кучи в один короткий отрезок времени и в одном месте. И сеть представляет собой не плоскою паутину, как мне вначале показалось, а скорее четырехмерную кристаллическую решетку, где соединены воедино переплетающиеся судьбы людей, пространства и времени. По этой системе понятно, что сдвиг нити судьбы, например у Петрова в Новосибирске, никак не отразится на Иванове в Катманду. Расстояние скроет эти незначительные сдвиги. А вот как это отразится на судьбе Сидорова, правнуке Петрова, сказать не просто. Следователю же по существу дела, я сказал следующее: